1. Ушма – самый северный населенный пункт Свердловской области (80 км до ближайшего поселка), где официально проживают только манси (20-25 человек). Посёлочек из 10 домов на двух берегах Лозьвы и два автономных спутниковых таксофона (на каждый берег по штуке) - иных признаков государства нет. По закону, и Ушмы нет - лес это. Такое положение удобно местной администрации – не надо дорогу чистить, не надо фельдшерский пункт, магазин, почту, электричество, работу.
2. По карте Ушма тупик, но на деле проходной двор, особенно с конца лета до снега. С открытием охот.сезона начинается повышенная активность любителей природы. Охотники наполняют тайгу. Водка льется рекой, трезвым в этих лесных краях ездит редкий водитель. Вместо будильника – хлопки ружей по окрестностям.
3. В домах манси вместе с ними ночуют все, кто не стесняется, все кто с бутылкой. У манси врожденная гостеприимность и безотказность – все друзья, а с пузырем зайдешь – родственник. Практически весь поселок плотно «сидит на стопке», и пока по рекам не пойдет шуга, поселок обречен на пьянство. Это очень болезненная и долгая тема (про Ушму), речь пойдет всего лишь об одном коротком отрезке жизни, который сконцентрировал в себя многие беды и является апофеозом пьянства.
Действующие лица:
4.
5.
5.
НАЧАЛО (на основе дневниковых записей 23-25.09.10)
7. Чуть за полдень я заметил вездеход геологов у дома Альбины Анямовой. Возле суетились манси и прочий люд. Оказалось, Вова Тасманов – охотник-манси с Лепли – уговорил начальника геологов в Полуночном дать вездеход, чтобы забросить продукты и топливо на зиму в его медвежий угол (в прямом смысле).
8. Еще 45 км по зимнику на север от Ушмы до лесного поселения, где уединенно живут три семьи. Это уже Березовский район Ханты-Мансийского округа, около границы, но более тесные связи связывают его с Ивделем, а не с Няксимволем. Подобная транспортная услуга – исключительная редкость и добрая воля геологов, у которых под конец сезона высвободилась часть техники.
9. Вездеход был загружен и стоял, как говорится, под парами. На Леплю и по пути собралось немало народа. Помимо Вовы и Тани с ребенком, отправляющихся домой, в гости на Леплю собрались Альбина (мать Тани) и Вера (сестра). Их можно понять: Таня с весны на ПМЖ у Володи и отношения у них супружеские. Вову не смутило 5 Таниных детей, только первый из которых от манси, а остальные – сборная СНГ, если судить по отчествам. Заезжих отцов, естественно, и след простыл, а вот мансийский папа со своей дочерью контактирует регулярно, но только с ней. Старшие дети недавно уехали учиться в школу-интернат, а самого мелкого, Максима, Таня взяла с собой.
Альбина и Вера принялись меня уговаривать ехать с ними, мол, на Лепле очень красиво и интересно. Имея смутное представление об этом месте, но будучи наслышанным от Вовы о его труднодоступности, я решил не упускать возможность туда попасть, хоть и ненадолго. На следующий день вездеход шел назад.
Я побежал собираться, а народ приступил к заключительной стадии предстартовой подготовки, то есть зашел в дом выпить спирта на «ход ноги».
10. Внутри девятитонного вездехода ГТТ поместилось 6 человек, и на крыше на скамейку уселось 5, считая меня.
11. Абсолютно трезвыми были только я и Максим. Остальные незначительно пьяны, только Миша Пеликов с утра уже успел набраться как следует – он был на пределе прямохождения. Лязгнули гусеницы – поехали.
Было начало второго. Первая остановка планировалась при переезде Лозьвы, через 7 километров, чтобы высадить двух рыбаков на сплав. Но случилась она гораздо раньше. С самого начала мы настоятельно не советовали Мише лезть наверх в таком состоянии, но он все равно забрался к нам. Через два километра, совершая какие-то неловкие телодвижения, он уронил мелкокалиберную винтовку (так называю «мелкашку») под танк. Из-под гусянки вылез уже кусок железа без шансов на восстановление.
Мелкашка принадлежала Вове Тасманову: он дал ее на лето Мише пострелять оленей в горах. Ценность добычливой пристрелянной мелкашки для охотника очень велика, и Вова в красках объяснил Мише кто он такой после содеянного. С досады попытался заставить Мишу искать мушку, завязшую в грязи, а тот только пьяно разводил руками и извинительно мычал. Винтовка официальная, промысловая, со всеми документами, и теперь Вове маячили разъяснения в органах, как он ее «растратил».
На этой сцене нас догнал уазик, и началась настоящая катавасия, о которой неприятно вспоминать, но она показательна во многих отношениях. Этот уазик мы видели в Ушме с дремлющим водителем, потом он нас догнал на окраине Ушмы и маячил сзади, чтоб пропустили. Мы сдали вбок и он, подъехав, остановился рядом. Произошел абсолютно бессодержательный пьяный разговор, так как водила и два пассажира уазика были сильно пьяны. Кто это: геологи, охотинспектора, просто охотники, – я не понял, но вели они себя как знакомые. Что им надо было – непонятно. Уазик остался, мы поехали дальше.
Догнали нас снова через километр, во время заминки с ружьем. С этого момента (заранее прошу прощения) я буду называть их говнюками под номерами 1, 2, 3: имен и фамилий эти мрази недостойны, даже если они у них есть. Вполне возможно, что (про)ходить под номерами им не привыкать.
Говнюк 1 подошел к водителю, курившему у вездехода, сказав «Разворачивайся, … в Ушму, …, куда вы такой толпой поехали». Не дожидаясь ответа, он ударил его кулаком в лицо. На это из кабины выскочил Вова и после пары «неправильных» слов тоже получил удар в голову. Со словами «что делаете» полез к подошедшему говнюку №2 Миша, и тоже чуть не получил. Я подумал, что будет месиво, и придется участвовать, но Миша продолжал стоять на ногах, а Саша-водитель и Вова не кидались на обидчика, как будто получили по делу. Я, Леха-охотник, и Саша-рабочий в полном недоумении смотрели не происходящее с вездехода. Крепыш Саша-рабочий терпел – он свои два года дисбата за изувеченного офицера уже отбыл. Леха просто офигевал, в руках у него была двустволка, слава Богу, он не из буйных, а ведь Миша Пеликов позвал его на подмогу. Мы не лезли, потому что абсолютно непонятно, кто с кем, и за что сводит счеты. Было отвратительно все это видеть, ощущать свою скованность. Как узнал я позже, с этими беспредельщиками накануне пили водку многие мои попутчики: Миша, Вера, Леха с компанией.
Говнюк 2 сказал Мише, что Вове попало, потому что полез не в свое дело. А какое говнюкам дело до того, куда и сколько нас едет? Попытка Тани словесно заступиться за мужа, закончилась обливанием бранью. Тем временем говнюк 3 отвел нашего водилу и стал что-то ему разъяснять. Драчливый говнюк покинул сцену, ушел за вездеход, из которого как раз вылез охотник Макс (не при делах), и, увидев вчерашнего собутыльника, пошел с ним пропустить пару стакашков в уазик.
Потом пошли тупые пьяные разговоры, примирения. Понять, какие дела связывают говнюков, водителя, Мишу я, по-прежнему, не мог. Говнюк 2 все пытался, придушивая Мишу дружеским обхватом, добиться, чтобы тот назвал его «братом». Напомнил про какую-то шкуру, а, узнав о сломанной мелкашке, пообещал новую. Никчемный разговор продолжался еще минут двадцать. Было гадко, что какие-то ивдельские отбросы могут подобным образом навязывать свои порядки. Тем более в отношении манси – людей миролюбивых и открытых, которые не умеют держать за душой камни.
Говно наконец смылось, но тяжелый осадок остался. Сразу вдруг оказалось что они «никто», двое – мелкие бандюганы с Ивделя, и ни с вездеходом, ни с водителем никак не связаны. Третий, что был за рулем, работает в МЧС, возит туристов на Ушму! Были они не только пьяные, но и, похоже, накуренные, шкуру медведя у Миши вчера торговали за 1 т. р., при нижней цене в 5 тысяч. Миша вчера даже пьяный не продал, хотя в таком состоянии может и даром отдать. Вера тоже интересовала говнюков еще с вечера, и сейчас такой интерес присутствовал, но она не вышла – с таким откровенным говном она не якшается. Оказалось, что прецедент с женщиной манси из Ушмы (при участии кого-то из говнюков), в прошлом году уже был, но о нем не будем – сплошная грязь.
12. Поехали дальше, пережевывая случившееся. На реке выгрузились, покурили, залили спиртом стресс.
13.
14. Еще раз все обсудили – эмоциональная разрядка.
Я поближе познакомился с Сашей-водителем. Он очень приятный «тракторист» с Воронежа, с выраженным южным говором и многочисленными шутками-прибаутками. Спокойный и добродушно-веселый. Даже после этих упырей, которых первый раз в жизни видел. Говорит, перед ним извинились. Воронежские геологи уже третий год ковыряют Урал (восточный склон) на предмет рудных полезных ископаемых – ближе геологов, очевидно, блин, нет!
15. Еще через километр остановились в Тресколье, где живет "полтора" человека.
Именно отсюда после крупного пожара несколько лет назад манси перебрались в Ушму в специально для них отстроенное жилье. Зря, конечно, – сейчас это все понимают. В Тресколье они были на отшибе и никто у них не шлялся. А сейчас, проходной двор – сами признают.
16. Именно отсюда после крупного пожара несколько лет назад манси перебрались в Ушму в специально для них отстроенное жилье. Зря, конечно, - сейчас это все понимают. В Тресколье они были на отшибе и никто у них не шлялся. А сейчас, проходной двор – сами признают. В Тресколье перегружали продукты, тасовали мешки с мукой.
17. Потом пауза на полчаса, пока Вова с Таней о чем-то шушукались у бабы Шуры, а народ пил и закусывал, травил байки. Миша стал совсем пьяный, и уронил буйну голову.
При посадке его удалось упечь внутрь вездехода, хотя он упорно сопротивлялся. Полез туда с зажженной сигаретой и был безжалостно лишен всего наличного курева и всех зажигательных средств. Курить внутри нагретого от движка вездехода и тем более на ходу строго-настрого запрещено. Там жара и топливные пары могут вспыхнуть моментом, а, учитывая, что в баках более 200 л горючего и бочка такого же объема стоит среди продуктов, – факел может случиться хороший.
Водитель наш с каждой стопкой все больше и больше сыпал прибаутками, очень хотелось верить, что чувства меры он не терял. К сожалению, ему наливали так же много как всем, и только Вера говорила, зачем же так водилу накачивать. Сама Вера в тот момент не пила, и, наверное, поэтому ее никто не слушал. Саша-рабочий рассказывал, как матерая волчица этой зимой съела половину собак в его поселке – Бурмантово (ближайший к Ушме). Одну отбили тазиком, который попался под руки. От волков здесь стали строить специальные собачьи вольеры, что раньше никем не практиковалось, хватало обычной конуры – это проще, чем выследить серых бестий, для которых собаки что чипсы.
18. С Тресколья поехали на север по лесовозной дороге через затянувшиеся молодняком вырубА (так здесь говорят).
Молевой сплав по Лозьве прекратили только в середине 80-х, поэтому выпластать берега Лозьвы успели до самых предгорьев. По пути стописят раз покурили. Каждый перекур – это остановка, так как водитель за рычагами не курит. В целом дорога неплохая, можно на уазе прокарабкаться. Следующий промежуточный населенный пункт, МиронВаськапавл, через 15 км. Не доезжая 2 км до него начинается болото, через которое на штатном уазе уже не проехать – либо лебедка, либо шины низкого давления, либо гусеницы. В раздолбанную колею мы не сунулись, проложили рядом свою через чахлый болотистый лес. Движок у ГТТ не родной, а более мощный, поэтому даже по болоту мы могли идти внатяг на третьей передаче, подминая сосны под себя. Сверху, конечно, жутковато. Вот перед тобой сосны, кажется, на тебя сейчас повалятся, но хрясь, и они либо под гусянкой, либо по приваренным по углам корпуса направляющим уходят в стороны, не задевая пассажиров.
19. Сразу за болотом брод через Леплю (еще ручей) и крутой взгорок к селению МиронВаськапавл (поселок Мирона и Васи Самбиндаловых) 1965 года основания. Произносят быстро и, проглатывая слога – имен не разобрать. Поселок – очень громко сказано – ни на одной карте вы его не найдете: одно домохозяйство, по-русски будет называться хутор или выселки. Но у манси нет такого дробления: слово «пав(ы)л» (ы – безударная проглатываемая гласная) употребляется для обозначения лесного поселения любого размера.
Мирон был самый уважаемый оленевод в округе, только личных оленей имел более 500, а с отданными на выпас соседскими, летнее стадо доходило до 1000-1100 голов. Такое тучное стадо и вынудило его поселиться особняком среди богатых ягельными пастбищами верховьев Лепли. Мирона и сына его Васьки уже нет в живых, а вот домик их остался, второй по счету. Сейчас там живут старички тетя Маша и ее брат Алексей Дунаевы, у которых этим летом сгорел свой дом в местечке, которое является нашей конечной целью. Но и до пожара они периодически жили в МиронВаськапавл, который можно уже переименовать в МашаЛешапавл.
20. Это была продолжительная остановка. С чаепитием и злоупотреблением спирта. Хозяин Лёха не вышел нас встречать – так и лежал на топчане, дымя папиросой. Тетя Маша сразу поставила большой закопченный чайник на открытый очаг у дверей.
Четыре собаки хозяев очень были рады нам, но ни одной конуры я не заметил. Есть у манси очень ленивый способ конуростроения – прислоняют к стенке под край кровли какую-нибудь штуковину (железную сетчатую кровать, фанеру, жестянку), и готов домик для собачки. Для одного песика тут был такой закуток. Чтобы собаки не мельтешили под ногами, некоторых привязали. Если до зимы вольера не сделают, всех волки съедят…
21. Место приметное. Терраса крутым уступом спускается к Лепле, за счет чего открыт вид на восток. Хорошо виден профиль Чистопа.
22. Он тут вместо барометра. Серо-сизый в предвечерних сумерках, Чистоп предупреждал о скором дожде. Небольшая заросшая полянка окружает избушку, вокруг плотно жмутся друг к другу молодые березки, практически лишенные листвы. Только на юго-восток они все скошены, открывая вид на горы. Меня заинтересовало, кому понадобилось скашивать столько ни на что не годных берез. Тетя Маша сказала, что они сами с братом все порубили, что б вид на Чистоп не заслоняли! Я безуспешно поискал венцы первой избы Мирона, но она сгорела без следа. Никаких амбаров-сумъяхов тоже не сохранилось, из построек есть только баня, которая стоит чуть в леске и остатки навеса. Еще нашел залежь бутылок на земле, уложенных вниз горлом донышко к донышку, как в винном погребе. Тетя Маша сказала, что это тоже для красоты! На поляне есть хлебная печка из кирпича, но по виду ее давно не использовали – предпочитают жарить лепешки. До воды надо спускаться к Лепле по крутой тропке. У подошвы террасы, не доходя 20 м до водотока, вырыт типичный мансийский «колодец» - яма в каменистом грунте глубиной 0,5 м. Пара досок, ковшик.
Коромысла в хозяйстве нет, «бурана», чтобы подъезжать зимой, тоже. Таскаться вниз за водой – нехилая физкультура. Тетя Маша в гору с ведром воды без передышки зайти не может.
23. Сам дом – этнографическая старина. Первое, что меня в нем удивило, – обгаженная крыша.
24. Многочисленные витые калачики указывали на какую-то крупную птицу. Оказалось это не дерьмо, а засохшие и не очень, глухариные кишки. Тетя Маша их выкидывает на крышу, чтоб не добрались собаки – глисты могут быть. Кровля старая, по центру продавлена снегом, двойная, проложенная вываренной березовой корой, – сейчас так уже не делают. Под ней сразу домовое пространство, без чердака, так тоже уже не принято.
25. Из-за такой крыши, кажется, что внутри много места. Дверь в три погибели сразу на улицу, прихожей (тамбура) нет. Бревна избы изнутри стесаны, чтобы стены были относительно ровные. За 30 лет они закоптились до цвета морёного дуба, поэтому в избе всегда темно.
Большая печка-буржуйка слева у входа, два топчана в дальних углах, везде полки, два небольших стола. Всё – видавшее виды.
Избушка эта с печатью смерти. В ней покойный муж тети Маши Василий Самбиндалов застрелил из ружья в ссоре другого манси Илью Дунаева, о чем сам на следующий день доложил. Тетя Маша была причиной ссоры – Дунаев хотел ее куда-то отвезти против воли мужа. Скорее всего, дело было по пьяне, на трезвую голову до стрельбы у манси ссоры не доходят. Василий сел на зону, где скоро скончался от туберкулеза.
26. Угощались больше часа, на улице стало стремительно темнеть. Народ никак не мог организоваться в дальнейший путь. Взревел двигатель, Саша чуть подал вперед, чтобы последние пассажиры наконец вылезли из избы. На нижнюю Леплю с нами поехал Леха Дунаев, опоясавшись патронташем, прихватив ружье и бензопилу, которой у нас до этого момента не было! Он вместе в Мишей Пеликовым сел на крышу кабины, свесив ноги вниз.
Саша-водитель был уже серьезно пьян, и прибаутки на частых остановках сыпались из него как из рога изобилия.
Дорога на участке от истоков Лепли до Лепли в районе устья Хультымьи, где расположен поселок, очень плоха и идет не вдоль реки, а уходит большим углом в сторону, пересекая несколько верховых болот, основные из которых приходятся на начало пути. Летом по ней уже не ездили около трех лет, колея затянулась мхом, а некоторые участки заросли молодняком.
27. По первым метрам я понял, что дорога от Тресколья до МиронВаськи была сносная, а тут... Заскребли кошки, относительно того, доедем мы или нет. Иногда мы зарывались в черный ил довольно глубоко, но танк неумолимо вылезал из него. За нами оставалась ужасающего вида колея, огромные ошметки черной грязи вылетали из-под гусениц. Некоторые болотистые участки удавалось пролететь на форсаже. Остановки стали часты, так как двигатель перегревался на пониженных передачах. Мы сидели наверху как на печке, снизу сильно грело. Скоро включили фары. Вова по мере возможности консультировал водителя относительно предстоящих трудностей, но это напоминало «глухие телефоны», потому что оба были пьяные.
28.
29. И чем дальше мы ехали, тем «хуже» становились болотА. Саша стал идти зигзагом по колее, но в один прекрасный момент сделал неправильный ход, и вездеход ухнул вниз, в жижу. Сразу стало понятно, что это конец. Танк залетел в размочаленную старую колею на краю болота – этакую низинку, по которой уходит сток с выпуклого тела болота. Это дерьмовое место сверху было видно, но из танка обзор намного хуже, тем более в свете фар. Саша бесполезно молол гусеницами взад-вперед, зарываясь еще глубже. Стоит ли говорить, что трезвым и днем, он никогда бы не сунулся в эту трясину, а объехал бы кругом, завалив с десяток деревьев. Теперь все осложнялось.
9 тонн плотно сидели на брюхе, гусениц почти не было видно из грязи. Спасительный лес рядом был, но длинного троса не было! Трос – болезненная тема для Саши, так как он много раз просил начальство купить длинный трос, но бесполезно. В распоряжении был только короткий 4-метровый. Его хватило на ближайшую сухую болотную сосну, которая под нагрузкой моментально сломалась. Вова в этот момент, должно быть тысячу раз пожалел, что отказался от второго танка. Геологи ему предлагали идти на двух машинах.
Ночь, болото и, конечно же, нудный осенний дождь был тут как тут. Размочаленное болото вокруг танка требовало аккуратности, даже в болотниках можно черпануть. А поскольку все были пьяные, а фонарик оказался только у меня (!), грязь быстро нашла своих «свиней».
Единственный выход – пытаться выехать назад на твердый участок болота, подкладывая под гусянки бревна-болваны. Хорошо еще, что Леха Дунаев прихватил пилу. Она была новая, и на его слабый возглас: «Она же не обкатана», Вова лязгнул: «Щас обкатаем». Обкатывали в полный газ, деревья валились рядами. Чтоб гусянка утянула бревна под танк, их прикрепляют к ней подручными средствами. Однако дело с привязыванием болванов к гусеницам не заладилось. Я светил, а Саша-водитель и Леха Дунаев по плечи в грязи пытались прицепить к траку у ленивца крюк, который был продолжением петли из мощной цепи, накинутой на подготовленный болван. Наконец прицепили, но крюк сразу выгнуло, болван остался на месте. На этом ночную возню решили закончить, и продолжить утром. Танк никуда не денется, так как он плавающий, и уже сидит на «лодке».
30. Все забрались внутрь на мешки с вещами и продуктами и стали опять пить спирт. Я не мог понять, как в людей столько влезает. Воды с собой не было, и чтобы разводить спирт, набирали ее из болотной лужи. Ложек тоже не нашли, и консервы ели, кто чем мог: ножами, руками. Это был ужин при свече – ее поставили по центру, на бочку с горючкой. Мужики беспрерывно курили сигареты, и стояла жуткая вонь от дешевого табака. Женская часть нашей «лодки» упросила куряг смолить в открытую дверь, а не взаперти. Маленькому Максиму дали банку со сгущенкой, и он уделал ей все что мог.
Разговоры стали совсем пьяные – когда одну, заклинившую у кого-то мысль, пытаются перевести в другое русло. То есть Вова всех достал самобичеванием, что же ему будет, за посаженный вездеход. Саша-водитель сказал ему, что это вообще не его проблема, и техника, она на то и техника, что застревает и ломается. Саше почти все равно, где ждать 1 октября – даты окончания полевого сезона – в болоте ли, в рейсе ли. Он твердо знал, что если к намеченному сроку он не приедет, автоматически навстречу поедет другой вездеход, то есть послезавтра утром. Это, если мы еще раньше не вызовем подмогу по ушминскому таксофону. В болоте Саша застрял первый раз за три года в здешних краях, а вот товарищей тягал из подобных ситуаций не раз.
Спать никто не торопился, хотя время приближалось к полуночи. У некоторых возникла мысль идти назад в избушку, так как было очевидно, что выспаться толком в танке не удастся – слишком мало места для 11 человек. Но идти в ночь по болоту под дождем 6-7 км, так никто и не решился. Разместились, кто как мог. Я влез в щель на дне танка, рядом с движком. Углы и краны упирались в меня со всех сторон, промасленный бушлат смягчал эти неровности, но лежать я мог только на одном боку. Впрочем, главное – удалось вытянуть ноги. Ночью Саша периодически запускал движок, и вместе с его ревом приятное тепло распространялось по машине.
31. В девятом часу утра начали вызволять машину из болотного плена.
32. На небе было пасмурно, и на душе тоже, нудный дождик теребил нервы. Леха Дунаев, вылезая из танка, ушел по развилку в грязь в коротких сапогах. Потом он сидел у костра в одних носках на болотной кочке и «сушился» - смотреть на его потуги было жалко, ему же самому было пофиг. Альбина и Вера примостилась рядом у костра, и терпеливо ждали (ждать на Севере все умеют).
Вера пугала погоду красными трикотажными сапожками и каким-то немыслимым пальто. Под брезентом с утра обнаружилась непонятно откуда появившаяся лайка, которая разделила наш вынужденный бивак.
33. Поперечно закладываемые болваны возымели эффект, и танк продвинуться назад на полметра, задралась корма, освободив из грязи фаркоп.
34. В болото уходило бревно за бревном, на вязки израсходовали метров 40 новой альпинисткой веревки, всю имеющуюся проволоку, трос, распущенный на жилы, а большего эффекта не достигли. Последние продольные бревна ухнули в болото, как в молоко, похоронив надежды на самовылаз.
35. Безрезультатные попытки заняли три часа, и осталось надеяться только на другой вездеход. Оставив болото с его добычей, мы нестройной колонной поплелись назад в избу.
Таня и Вова остались перекладывать груз после «вечеринки».
В МиронВаськапавл проторчали долго, хотя могли выйти через час после прихода и засветло прийти в Тресколье. Но вышли через 3 часа по старой «мансийской традиции». Ждали Вову, терли о том, что уже тысячу раз перетерли. Короче, бездарно тратили светлое время, а четверым (мне, Лехе-охотнику, Вере и Мише), еще предстоял неблизкий путь. Единственное утешение, пока ждали Вову и Таню, я успел закончить начатое несколько дней назад анкетирование Альбины. Ничего необычного в ответах не было. Для ее возраста она хорошо отвечает, только надо удерживать ее внимание – легко переключается.
Вышли в 5 вечера, шли почти не отдыхая 3,5 часа, около 15 км. По пути удалось, как следует, допросить Мишу на счет охоты, где, сколько, как и почем – впервые за последние 5 дней у нас нашлось время пообщаться, и он с удовольствием мне все рассказал. Он оказался самым ярым противником строящейся турбазы на Ушминском озере, так как его охотничьи угодья находятся как раз в тех краях. Сказал, что хочет закодироваться…
Пришли в глубоких сумерках. За всю дорогу попался один рябчик, которого Миша без промедления шлепнул – так быстро, что я даже птицу не успел разглядеть. Тресколье казалось вымершим – ни огонька навстречу сквозь противную морось. Ужинали у Миши. Жена его встретила скупо, пришел – ну и ладно. Дом у них большой, с пристроем-тамбуром, прилегающее хозяйство классическое мансийское (см. описание Тресколья – отд. файл). Перегородок внутри дома нет, только отгорожен небольшой закуток в дальнем левом углу. В правом дальнем – красный угол. Что находилось под платком – не видел, навряд ли иконы. Света с двумя детьми по традиции занимает ближний левый угол, в ближнем правом стоит большая буржуйка. Ужин был самым традиционным мансийским, который я уже неоднократно пробовал. Суп из глухаря с картошкой и репчатым луком на первое, крепкий чай с сахаром, свой хлеб с маслом-маргарином на второе. Только у Светы еще оказался необычный хлеб с начинкой из клюквы, перетертой с сахаром. Света к столу подала еще просто клюквы по просьбе Миши. До чего же вкусная ягода!
Решили затопить баню, а для этого надо было принести воды. Прихватив алюминиевую бочку, мы пошли с Лехой к колодцу под горку, на которой стоит поселок. Тип колодца и его происхождение такое же как на Лепле – полуметровая яма в заболоченной пойме ручья Керасколъя. Снова на своей шкуре я ощутил, что, значит, принести одну бочку воды для нужд дома. Мы порядком запыхались, таща ее в гору, и собрали на себя всю воду с кустов. За второй не пошли, хотя планировали. Как таскает воду Света, чтобы кипятить многочисленные пеленки, я не представляю. Зимой еще хуже, так как «бурана» у Миши тоже нет.
Был еще очень любопытный инцидент. У Лехи и Миши так «горела жаба», что они решили попытать счастья у бабы Шуры – тлел слабый огонек в окошке. Баба Шура прихворала ухом, мы видел ее по пути вперед с перевязанной головой и на обратном пути хотели забрать в Ушму. Долго безрезультатно стучали (она глуховата), пока не помигали в окно фонарем. Я не заходил, а когда Миша вышел ни с чем, я спросил, отчего не дала. Он признался, что не смог попросить бутылку – вид больной бабушки его смутил и растревожил. В итоге серьезно рассматривался вариант идти в ночь до Ушмы, еще 11 км, чтобы там залить глотку. Разум (или усталость) восторжествовал.
36. С утра мы двинулись в путь. По пути Леха стрельнул трех рябчиков.
37. Через 2 часа 20 минут, мы вошли в подозрительно тихую Ушму. Уже через полчаса примчался с Лепли скороход Вова. Таксофоны, оба, конечно же, не звонили – дерьмо собачье, зла не хватает. Они как бы работали, но абонента не слышно, вне зависимости, откуда идет звонок.
Деньги в эти ящики угроханы большие, чинят их регулярно, но это чудо российской техники, не только не работает исправно, но и портит сон, так как грохочет почище танка, когда работает движок. Днем в поселок заехала вахтовка геологов и с ней передали сигнал «sos».
Из-за неработающего таксофона только вечером получили еще одно дурное известие – его привез сочувствующий манси, погорелец Вижая, пьющий без просыху с момента пожара. В Ивделе, на квартире, зарезали манси Марину Анямову, мать двоих детей, и еще двух человек. Бытовуха на пьяной почве. Тут же уехали за ее братом Колей, на Ушминское озеро, где он сторожит стройку. Старший сын Марины – школьник, как раз тоже на озере, а младший был в Ивделе и все видел, еле убежал.
Убийц взяли по горячим следам, но Коле от этого не легче. Он остался один из своей когда-то многочисленной семьи, похоронив к 26 годам отца, мать, брата и теперь сестру. Своей смертью из них никто не умер.
P.S. На следующий день я уехал. Потом звонил. Вездеход достали, груз довезли до места. Марину похоронили в Тресколье. Коля взял в свою семью Марининых детей.
[ Регистрация | Вход ]