52. В наше время человечество переживает поворотный момент своей истории. Мы можем только похвалить шаги, предпринятые, чтобы улучшить благосостояние людей в таких областях, как здравоохранение, образование и коммуникации. Но в то же самое время мы должны помнить, что большинство наших современников едва перебиваются со дня на день и сталкиваются с тяжелейшими последствиями. Распространяются болезни. Сердца многих охвачены страхом и отчаянием, даже в так называемых богатых странах. Радость жизни часто исчезает, неуважение к другим и насилие растут, и неравенство все яснее бросается в глаза. Это борьба за жизнь и часто – за жизнь с весьма малым достоинством.
Эти эпохальные перемены было инициированы огромными качественными, количественными, быстрыми и комплексными усовершенствованиями, происходящими в науке и в технологии, и их молниеносной реализацией в различных сферах природы и жизни. Мы живем в эпоху информации и знаний, которые привели к новым, часто анонимным видам власти.
Нет экономике отчуждения
53. Подобно тому как заповедь «Не убий» устанавливает ясный предел, чтобы охранять ценность человеческой жизни, сегодня мы должны обратиться с таким же запретом к экономике отчуждения и неравенства. Ведь такая экономика убивает.
Как это может быть: смерть пожилого бездомного, оставленного на произвол судьбы, не попадает в новостные заголовки – зато новость, если фондовый рынок теряет два пункта? Это – пример отчуждения. Можем ли мы и дальше стоять в стороне, когда еда выбрасывается, в то время как люди голодают? Это – пример неравенства. Сегодня всё подчинено законам конкуренции и естественного отбора, и сильные питаются бессильными. Как следствие, массы людей оказываются исключенными и отброшенными на задворки: без работы, без возможностей, без каких-либо спасительных средств.
Люди считаются товарами потребления, предназначенными для использования и последующего списания. Мы создали «культуру одноразового пользования», которая распространяется в наши дни. Речь идет уже не просто об эксплуатации и притеснении, но о чем-то новом. Отчуждение, в конечном счете, отражается на принадлежности к обществу, в котором мы живем: отчужденные от него больше не являются нижним пластом социума или его периферией, или частью, лишенной гражданских прав, – отныне они даже не часть общества. Исключенные являются не «эксплуатируемыми», а изгоями, «отбросами».
54. В этом контексте, некоторые продолжают защищать теории, согласно которым, экономический рост, поощренный свободным рынком, неизбежно приведет к большей справедливости и большему изобилию в мире. Это мнение, которое никогда не подтверждалось фактами, отражает незрелую и наивную веру в совершенство тех, кто владеет экономической мощью, а также в сакральные возможности доминирующей экономической системы.
А тем временем отчужденные по-прежнему ждут. Чтобы поддерживать образ жизни, который отчуждает других, или поддерживать энтузиазм, устремленный на этот эгоистический идеал, развилась глобализация безразличия. В итоге, почти не сознавая того, мы неспособны сострадать протесту бедных, оплакивать боль других людей и испытывать потребность помочь им – как будто за всё это отвечает кто-то другой, а не мы. Культура процветания ослабляет нас; мы взволнованы, если рынок предлагает нам купить что-то новое, а тем временем жизни, чахнущие из-за отсутствия возможностей, кажутся нам всего лишь зрелищем. Они не в силах тронуть нас.
Нет новому идолопоклонству деньгам
55. Одна из причин такого положения дел кроется в наших взаимоотношениях с деньгами. Ведь мы спокойно принимаем их господство над нами и нашим обществом. Текущий финансовый кризис может заставить нас пропустить тот факт, что он берет свое начало в глубоком человеческом кризисе – в отказе от первенства человека! Мы создали новых идолов. Древнее поклонение золотому тельцу вернулось в новом, безжалостном облике идолопоклонства перед деньгами и диктатурой безличной экономики, которой недостает подлинно человеческой цели. Мировой кризис отражается на финансах и экономике, раскрывая их дисбаланс, а главное, отсутствие реальной заботы о людях. Человек низводится лишь к одной из своих нужд – к потреблению.
56. В то время как доход меньшинства растет по экспоненте, так же растет разрыв, отделяющий большинство от процветания, которым наслаждаются счастливые немногие. Этот дисбаланс – результат идеологий, которые защищают абсолютную автономность торговых площадок и финансовых спекуляций. В результате они отвергают право государств, отвечающих за соблюдение общественной пользы, на реализацию какой-либо формы управления. Таким образом, рождается новая тирания, невидимая и часто виртуальная, которая односторонне и неуклонно насаждает свои собственные законы и правила.
Долг и накопление процента также мешают странам реализовывать потенциал своих экономических систем и препятствуют гражданам использовать свою реальную покупательную способность.
Ко всему этому мы можем добавить широко распространенную коррупцию и корыстное уклонение от налогов, которые приняли всемирные масштабы.
Жажда власти и собственности не знает границ. В этой системе, которая имеет тенденцию пожирать любую преграду на пути увеличения прибыли, всё, что хрупко – как, например, окружающая среда, – беззащитно перед интересами обожествленного рынка, который становится единственным властителем.
Нет финансовой системе, которая властвует, а не служит
57. За этим отношением скрывается неприятие нравственности и неприятие Бога. Нравственность теперь рассматривается с некоей презрительной насмешкой. Она воспринимается как нечто контрпродуктивное, слишком человеческое, поскольку делает деньги и власть относительными. Она кажется угрозой, поскольку осуждает манипуляцию человеком и его унижение.
В действительности, нравственность ведет к Богу, который требует преданного отклика, лежащего за пределами категорий торговой площадки. Когда эти категории абсолютизируются, Бог может рассматриваться только в виде чего-то неподконтрольного, неуправляемого, даже опасного – ведь Он призывает людей к полной самореализации и к свободе от всех форм порабощения.
Нравственность – неидеологическая нравственность – позволила бы внести баланс и создать более гуманный общественный строй. Имея это в виду, я поощряю финансовых экспертов и политических лидеров к тому, чтобы они обдумали слова[1] одного из мудрецов старины: «Не разделять богатство с бедными – значит обкрадывать их и забирать у них средства к существованию. То, что мы имеем, – это не наше собственное достояние, но их».
58. Финансовая реформа, открытая для таких нравственных соображений, потребовала бы энергичного изменения подхода со стороны политических лидеров. Я убеждаю их решительно взяться за эту проблему с устремленным в будущее взором, разумеется, не игнорируя специфику каждого отдельного случая. Деньги должны служить, а не править! Папа любит всех, богатых и бедных наравне, но он обязан от имени Христа напомнить всем, что богатым следует помогать, уважать и поддерживать бедных. Я призываю вас к щедрой солидарности и возврату экономики и финансов к нравственному подходу, который благосклонен к людям.
Нет неравенству, которое порождает насилие
59. Сегодня повсюду раздаются призывы к большей безопасности. Однако пока не будет дан обратный ход отчуждению, а также неравенству в обществе и между народами, устранить насилие невозможно. Бедные и беднейшие народы обвиняются в насилии, а между тем, в отсутствие равных возможностей, различные формы агрессии и конфликта всегда найдут плодородную почву для роста и в конечном счете приведут к взрыву.
Когда общество – местное, национальное или глобальные – готово оставлять какую-то свою часть на периферии, никакие политические программы или ресурсы, потраченные на системы правоприменения или контроля, не смогут навеки гарантировать спокойствие. Это невозможно, не просто потому, что неравенство провоцирует яростную реакцию у исключенных из системы, но потому, что социально-экономическая система несправедлива в своем корне.
Как доброта имеет тенденцию распространяться, так же терпимость ко злу, которым является несправедливость, имеет тенденцию расширять свое губительное влияние и втайне подрывать любую политическую и социальную систему, независимо от того, насколько прочной она представляется. Если у каждого действия есть свои последствия, то у зла, встроенного в структуры общества, есть постоянный потенциал распада и смерти. Это зло кристаллизовано в несправедливых социальных структурах, которые не могут служить основой для надежды на лучшее будущее. Мы далеки от так называемого «конца истории», поскольку условия для жизнеспособного и мирного развития еще не были адекватно сформулированы и поняты.
60. Современные экономические механизмы способствуют чрезмерному потреблению, и все же очевидно, что необузданная защита прав потребителей в сочетании с неравенством наносит двойной ущерб социальному устройству. Неравенство, в конечном счете, порождает насилие, а обращение к оружию не может и никогда сможет дать решение. Это лишь придает ложные надежды тем, кто требует большей безопасности, хотя в настоящее время мы знаем: вместо того чтобы обеспечивать решения, оружие и насилие создают новые, более серьезные конфликты.
Некоторые просто удовлетворяют себя, обвиняя бедные и беднейшие страны в их проблемах. Развлекаясь необоснованными обобщениями, они утверждают, что решение – в «образовании», которое успокоит их, сделав послушными и безвредными. Всё это становится даже более невыносимым для отверженных в свете широко распространенной и глубоко укорененной коррупции, существующей во многих странах – в их правительствах, фирмах и учреждениях – безотносительно политической идеологии их лидеров.
[1] SAINT JOHN CHRYSOSTOM, De Lazaro Concio, II, 6: PG 48, 992D.
Эти эпохальные перемены было инициированы огромными качественными, количественными, быстрыми и комплексными усовершенствованиями, происходящими в науке и в технологии, и их молниеносной реализацией в различных сферах природы и жизни. Мы живем в эпоху информации и знаний, которые привели к новым, часто анонимным видам власти.
Нет экономике отчуждения
53. Подобно тому как заповедь «Не убий» устанавливает ясный предел, чтобы охранять ценность человеческой жизни, сегодня мы должны обратиться с таким же запретом к экономике отчуждения и неравенства. Ведь такая экономика убивает.
Как это может быть: смерть пожилого бездомного, оставленного на произвол судьбы, не попадает в новостные заголовки – зато новость, если фондовый рынок теряет два пункта? Это – пример отчуждения. Можем ли мы и дальше стоять в стороне, когда еда выбрасывается, в то время как люди голодают? Это – пример неравенства. Сегодня всё подчинено законам конкуренции и естественного отбора, и сильные питаются бессильными. Как следствие, массы людей оказываются исключенными и отброшенными на задворки: без работы, без возможностей, без каких-либо спасительных средств.
Люди считаются товарами потребления, предназначенными для использования и последующего списания. Мы создали «культуру одноразового пользования», которая распространяется в наши дни. Речь идет уже не просто об эксплуатации и притеснении, но о чем-то новом. Отчуждение, в конечном счете, отражается на принадлежности к обществу, в котором мы живем: отчужденные от него больше не являются нижним пластом социума или его периферией, или частью, лишенной гражданских прав, – отныне они даже не часть общества. Исключенные являются не «эксплуатируемыми», а изгоями, «отбросами».
54. В этом контексте, некоторые продолжают защищать теории, согласно которым, экономический рост, поощренный свободным рынком, неизбежно приведет к большей справедливости и большему изобилию в мире. Это мнение, которое никогда не подтверждалось фактами, отражает незрелую и наивную веру в совершенство тех, кто владеет экономической мощью, а также в сакральные возможности доминирующей экономической системы.
А тем временем отчужденные по-прежнему ждут. Чтобы поддерживать образ жизни, который отчуждает других, или поддерживать энтузиазм, устремленный на этот эгоистический идеал, развилась глобализация безразличия. В итоге, почти не сознавая того, мы неспособны сострадать протесту бедных, оплакивать боль других людей и испытывать потребность помочь им – как будто за всё это отвечает кто-то другой, а не мы. Культура процветания ослабляет нас; мы взволнованы, если рынок предлагает нам купить что-то новое, а тем временем жизни, чахнущие из-за отсутствия возможностей, кажутся нам всего лишь зрелищем. Они не в силах тронуть нас.
Нет новому идолопоклонству деньгам
55. Одна из причин такого положения дел кроется в наших взаимоотношениях с деньгами. Ведь мы спокойно принимаем их господство над нами и нашим обществом. Текущий финансовый кризис может заставить нас пропустить тот факт, что он берет свое начало в глубоком человеческом кризисе – в отказе от первенства человека! Мы создали новых идолов. Древнее поклонение золотому тельцу вернулось в новом, безжалостном облике идолопоклонства перед деньгами и диктатурой безличной экономики, которой недостает подлинно человеческой цели. Мировой кризис отражается на финансах и экономике, раскрывая их дисбаланс, а главное, отсутствие реальной заботы о людях. Человек низводится лишь к одной из своих нужд – к потреблению.
56. В то время как доход меньшинства растет по экспоненте, так же растет разрыв, отделяющий большинство от процветания, которым наслаждаются счастливые немногие. Этот дисбаланс – результат идеологий, которые защищают абсолютную автономность торговых площадок и финансовых спекуляций. В результате они отвергают право государств, отвечающих за соблюдение общественной пользы, на реализацию какой-либо формы управления. Таким образом, рождается новая тирания, невидимая и часто виртуальная, которая односторонне и неуклонно насаждает свои собственные законы и правила.
Долг и накопление процента также мешают странам реализовывать потенциал своих экономических систем и препятствуют гражданам использовать свою реальную покупательную способность.
Ко всему этому мы можем добавить широко распространенную коррупцию и корыстное уклонение от налогов, которые приняли всемирные масштабы.
Жажда власти и собственности не знает границ. В этой системе, которая имеет тенденцию пожирать любую преграду на пути увеличения прибыли, всё, что хрупко – как, например, окружающая среда, – беззащитно перед интересами обожествленного рынка, который становится единственным властителем.
Нет финансовой системе, которая властвует, а не служит
57. За этим отношением скрывается неприятие нравственности и неприятие Бога. Нравственность теперь рассматривается с некоей презрительной насмешкой. Она воспринимается как нечто контрпродуктивное, слишком человеческое, поскольку делает деньги и власть относительными. Она кажется угрозой, поскольку осуждает манипуляцию человеком и его унижение.
В действительности, нравственность ведет к Богу, который требует преданного отклика, лежащего за пределами категорий торговой площадки. Когда эти категории абсолютизируются, Бог может рассматриваться только в виде чего-то неподконтрольного, неуправляемого, даже опасного – ведь Он призывает людей к полной самореализации и к свободе от всех форм порабощения.
Нравственность – неидеологическая нравственность – позволила бы внести баланс и создать более гуманный общественный строй. Имея это в виду, я поощряю финансовых экспертов и политических лидеров к тому, чтобы они обдумали слова[1] одного из мудрецов старины: «Не разделять богатство с бедными – значит обкрадывать их и забирать у них средства к существованию. То, что мы имеем, – это не наше собственное достояние, но их».
58. Финансовая реформа, открытая для таких нравственных соображений, потребовала бы энергичного изменения подхода со стороны политических лидеров. Я убеждаю их решительно взяться за эту проблему с устремленным в будущее взором, разумеется, не игнорируя специфику каждого отдельного случая. Деньги должны служить, а не править! Папа любит всех, богатых и бедных наравне, но он обязан от имени Христа напомнить всем, что богатым следует помогать, уважать и поддерживать бедных. Я призываю вас к щедрой солидарности и возврату экономики и финансов к нравственному подходу, который благосклонен к людям.
Нет неравенству, которое порождает насилие
59. Сегодня повсюду раздаются призывы к большей безопасности. Однако пока не будет дан обратный ход отчуждению, а также неравенству в обществе и между народами, устранить насилие невозможно. Бедные и беднейшие народы обвиняются в насилии, а между тем, в отсутствие равных возможностей, различные формы агрессии и конфликта всегда найдут плодородную почву для роста и в конечном счете приведут к взрыву.
Когда общество – местное, национальное или глобальные – готово оставлять какую-то свою часть на периферии, никакие политические программы или ресурсы, потраченные на системы правоприменения или контроля, не смогут навеки гарантировать спокойствие. Это невозможно, не просто потому, что неравенство провоцирует яростную реакцию у исключенных из системы, но потому, что социально-экономическая система несправедлива в своем корне.
Как доброта имеет тенденцию распространяться, так же терпимость ко злу, которым является несправедливость, имеет тенденцию расширять свое губительное влияние и втайне подрывать любую политическую и социальную систему, независимо от того, насколько прочной она представляется. Если у каждого действия есть свои последствия, то у зла, встроенного в структуры общества, есть постоянный потенциал распада и смерти. Это зло кристаллизовано в несправедливых социальных структурах, которые не могут служить основой для надежды на лучшее будущее. Мы далеки от так называемого «конца истории», поскольку условия для жизнеспособного и мирного развития еще не были адекватно сформулированы и поняты.
60. Современные экономические механизмы способствуют чрезмерному потреблению, и все же очевидно, что необузданная защита прав потребителей в сочетании с неравенством наносит двойной ущерб социальному устройству. Неравенство, в конечном счете, порождает насилие, а обращение к оружию не может и никогда сможет дать решение. Это лишь придает ложные надежды тем, кто требует большей безопасности, хотя в настоящее время мы знаем: вместо того чтобы обеспечивать решения, оружие и насилие создают новые, более серьезные конфликты.
Некоторые просто удовлетворяют себя, обвиняя бедные и беднейшие страны в их проблемах. Развлекаясь необоснованными обобщениями, они утверждают, что решение – в «образовании», которое успокоит их, сделав послушными и безвредными. Всё это становится даже более невыносимым для отверженных в свете широко распространенной и глубоко укорененной коррупции, существующей во многих странах – в их правительствах, фирмах и учреждениях – безотносительно политической идеологии их лидеров.
[1] SAINT JOHN CHRYSOSTOM, De Lazaro Concio, II, 6: PG 48, 992D.
[ Регистрация | Вход ]