Исполнимо ли христианское учение? К анализу "Нагорной проповеди" по Евангелию от Матфея

Процветанию Православия в России всегда сопутствовали техническая и социальная отсталость, разрушение науки. И сегодня, когда прогресс науки и техники значимы, как никогда ранее, Православие вновь угрожает сыграть роль тормоза общественного развития. В России нет недостатка в интеллектуальных талантах, но консервативная атмосфера Православия для них душна и губительна.
Теперь взглянем на то, как метафорический Христов свет преломляется на моральной стороне церковной жизни. Темы “Церковь и мораль” кто только не касался. Но до сих пор она значима. Понятно, что с христианской точки зрения образцом морали служит сама церковь. Другого не дано. Церковь – наместница Божья на земле. Ее чистота - от Бога. А то, что люди в ней, вплоть до самых высших иерархов, мягко говоря, не всегда соответствуют провозглашенным идеалам моральной жизни, всего лишь проявления грешной человеческой натуры. Реабилитировав грехи человека, Бог сохранил за своим разумным творением свободу выбора – совершать или не совершать грехи. Не совершать – это трудно, это противоестественно. Оттого люди, даже церковные, в практической жизни предпочитают ориентироваться на те изначальные, базовые свойства своей природы, заложенные в них когда-то Всевышним, а не на те нравственные нормы, что учредил Иисус для своих учеников. Учредить-то он учредил, а как их соблюдать не научил и даже не показал на личном примере. В результате: одно - на словах, а другое – на деле. Стоит ли смаковать картины того беспредельного разврата, который царил в католических монастырях и папском окружении? Лучше, чем в “Декамероне”, их все равно не показать.
Согласимся с тем, что мораль всегда была уязвимой пятой и одновременно заглавным козырем церкви. Сама нарушая нормы общечеловеческой морали, церковь громче некуда кричала о необходимости соблюдать эти нормы. Она и распадалась чаще всего на фоне яростных кампаний за моральную чистоту своих рядов. Каждая из образовавшихся частей упрекала другую в нарушениях Христовой нравственности. Процесс взаимных упреков церквей в аморальности успешно продолжается и грозит уйти в бесконечность. Если один называет другого безнравственным, то этого бывает недостаточно для вынесения справедливого суждения, но когда и другой в ответ говорит: ”Ты сам такой”, мы уже начинаем владеть исчерпывающей информацией. Еще апостол Павел откровенно отмечал, что грех и христианская вера возрастают совместно. Современная российская действительность как нельзя лучше подтверждает это.
В чем едины все церкви, так это в оплакивании пагубного нравственного состояния мира. Маленькой соринки не оставили без внимания. Понятно, что критика касается кого угодно, но только не самой критикующей стороны. Церковники единодушно говорят, что современный мир пал как нельзя низко. При этом они не замечают, что такое заключение работает против них. Значит, они не сберегли этот мир, не оправдали оказанного им Богом доверия. Кто же должен был врачевать мир? Если в России духовная власть исторически принадлежала церкви, то кому еще, как не ей, нести спрос за моральное состояние российского общества? Разве “великий народный недуг” не касается ближе всего иерархии Русской Православной Церкви? Такие иерархи, как митрополит Филипп, который осмелился отстаивать свои нравственные принципы перед самим Иваном Грозным, смотрятся в церковной истории одинокими белыми воронами. Их судьбу можно предугадать, не зная исторических документов: митрополит сложил голову, а церковь продолжила верноподданнически служить власти. Ладно, со властью на Руси чаще всего не везло. Что ж тут поделаешь. Но в гораздо большей степени, чем власть, как раз церковь несет вину за пролитую кровь своих братьев-христиан, которых тысячами мучили и жгли на кострах за “жидовствование” или только за то, что они “крестились как хотели”. Кровавые гонения на раскольников усиливались точно по времени усиления церкви. И каким бы жестоким ни был Петр Великий, именно он пошел на отмену казней, совершавшихся по религиозным доводам. И в дальнейшем по инициативе светской, а не церковной власти происходили ослабления религиозных преследований. В готовности бить своих за малейшие признаки непослушания церковь преподала своему народу целый ряд запоминающихся уроков. Потому-то, мы хотим это еще раз подчеркнуть: большевистская революция шла по стопам церковных палачей, ревностно боровшихся за чистоту православной веры. Усваивались в народе не миротворческие слова Иисуса, а наглядные поступки его священнодействующих служителей. Да и со словами у великого галилеянина выглядело не все однозначно, как кому-то это хотелось представить. Иисус осудил Петра за отсечение уха у легионера. Это правда. Такое записано у Луки. Об этом мы часто слышим. Но тот же Иисус, у того же Луки, незадолго перед этим велел ученикам продать свою одежду и на вырученные деньги обзавестись мечами. Для чего же они были нужны, как не отсекать что-то у людей? Нет, не мерещилось поэту, углядевшему сквозь ноябрьский снежок, что вместе с разухабистой, до зубов вооруженной матросней “в белом венчике из роз впереди идет Христос”.
Где и в чем проявило себя за последнее десятилетие, получив свободу, русское Православие, как сказалось его благотворное влияние на народ и власть? Уж не в том ли только, что оно активно стало умножать свое достояние за счет ранее потерянного и присовокупления вновь созданного? Где берутся немалые средства на строительство новых и восстановление старых храмов? Кто сегодня имплантирует церковь? Приглядевшись к изменениям в составе прихожан, можно уловить процесс формирования взаимных симпатий между клиром и уголовным миром. Нового в этом мало. Известно, что убийцы и маньяки обычно страдают повышенной чувствительностью и мистифицированностью. Тот же Иван Грозный готов был лоб разбить в молитвах, за каждое очередное злодеяние расплачивался с церковью богатейшими дарами. И сегодня новые русские богатеи пытаются успокаивать свою совесть солидными подношениями церкви. Но если бы только едиными подношениями жила сегодня русская церковь! Как только стало возможно, она ударилась в погоню за сверхвысокими прибылями в бизнесе и банковских манипуляциях. Связанные по рукам и ногам с коррумпированным чиновничеством, иерархи оказались причастными к чудовищной наживе на беспошлинной продаже нефти, табака, алкоголя, пресловутых ножек Буша, “святой” минеральной воды. Люди в православных рясах взяли на вооружение девиз католика-иезуита Игнатия Лайолы: “Цель оправдывает средства” и успешно применяют его для собственного обогащения в специфических российских условиях. Похоже, что им не зазорно богатеть, когда большинство в окружении беднеет. Церковь недовольна своим народом. Чего же она хотела? Что сеем, то и жнем.
В последнее время в России много говорят о разных ветвях власти и о их роли в жизни общества. Есть законодательная, исполнительная, судебная, выделили даже информационную власть. Пока остается свободным место для духовной власти. Почему бы церкви не занять его, не взять на себя функции духовного правительства? Для этого не требуются ни законодательные акты, ни изменения Конституции. Для Духа – это все пустяки. Конечно, далеко не все согласятся на духовное руководство церкви, но почему она сама даже и не помышляет быть руководящей силой в обществе, как, к примеру, Католическая церковь в Польше? Нет, речь не идет о том, чтобы придать церкви чиновничий аппарат, с помощью которого она могла бы, как другие ветви власти, распоряжаться населением, речь не идет о доступе к государственной казне для осуществления воспитательных программ. От всего этого церковь как раз и не отказалась бы. Речь идет об особой власти быть светочем для окружающих, воздействовать на общество в духе Христовом, как он понимается по-доброму простым людом. Почему такого духовного руководства русская церковь избегала раньше и сегодня к нему не рвется? Как ответ, возникает другой простой вопрос: “А что это даст церкви?” И точнее: “Выгодна ли духовная власть клиру?” Быть духовным правительством – это, прежде всего, нести ответственность за свою деятельность, за свой образ жизни. Это значит везде и всюду, при любых, даже угрожающих, обстоятельствах проявлять самостоятельность, нелицеприятие, непримиримость к преступлениям, вне зависимости от того, кем и под какой маркой они совершаются, быть на стороне слабых и обездоленных. Мыслимо ли все такое для нашей церкви? Где ее собственный свет? Критикуя власть по прошествии определенного времени, она, если и светила людям, то только отраженным от этой власти светом. Посмотрим на реальные добрые дела в историческом аспекте. К каким из них причастна русская церковь? Она ли помогла упразднению в России крепостного права? Как тут не вспомнить “безбожников”, сыгравших в этом процессе основную роль. В ранг этих “безбожников” зачислялись все, кто хоть в чем-то способствовал общественным успехам. Какой вклад внесла русская церковь в падение коммунистического зверя? Сейчас верховные иерархи говорят, что сотрудничая с коммунистической властью, они тем самым сберегали церковь. Понятно, что не ее они сберегали, а сберегались сами. И сберегались не для Небес, а для земного благополучия. Какой же свет может нести обществу церковь, руководство в которой сохранили иерархи, преданно служившие прежнему режиму и прославлявшие его? Очевидно, что, опять же, только отраженный. Завещанного Иисусом собственного света, по-видимому, у церкви больше в запасе нет. Не иначе, как рефлексию, проявляют православные батюшки, когда с паникадилами провожают одну за одной омоновские и армейские части на боевые операции в Чечне. А ведь кому, как не церкви, взять да просветить в христианском духе темных сограждан в отношении преступности этих операций. Но для этого нужно обладать мощным самостоятельным светом. Где его взять, когда на почетных местах рука об руку с генералами важно сидит верховный иерарх самой миролюбивой на планете религии, а против войны бьются все те же “безбожники”. Вот бы поменяться им местами! А то получается, что молящийся – греховен, а “безбожник” – праведник. Существующая церковная власть прямым образом ответственна за поддержку агрессивных сил прежнего режима, и сегодня она не намерена отказываться от пагубного наследства. Как следует из христианской догматики, церковь не может совершать грехи, но если у нее существует совесть, то Чечня должна надолго и тяжело обременить совесть РПЦ .
Население сегодня буквально стонет от царства уголовщины, цинизма, разврата, различного наркоманства. Кто только об этом сегодня не переживает? Церковь тоже об этом плачет. Но и только. Словесный плач лишен светоносной силы. И не от отсутствия ли духовного руководства со стороны церкви народ, получив вожделенную свободу, предался собственным темным инстинктам? Если церковь владеет светом истины, то у нее должны находиться и ключи разумения, как эту истину доносить до народа. Почему же тогда церковь бездействует? Или она всем названным не владеет или не хочет заниматься жгучими проблемами современного общества. Может быть, ее вполне устраивает положение комбината ритуальных услуг, которым она фактически стала в последнее время?
Если Христов свет понимать в качестве некоей живительной силы, то нам следует посмотреть, как эта сила действует на чувственную сферу людей. Тут мы вступаем в наиболее сложную и деликатную сферу христианской жизни. Любая религия неотделима от чувства. И любая религия, пытается воспитать у верующего определенную эмоциональную культуру. Церковь, можно сказать, настаивает на чувственности веры. Те, кто в вере “холоден” или только тепел, но не “горяч”, не могут с полным правом именоваться христианами. Но эмоции – темная сила. Они сближают нас с животными, что христианство никак не устраивает. Чувства верующих должны быть облагорожены всепроникающим светом веры в Иисуса. По мнению апостола Павла, или кого-то другого, кто под его именем сочинил чуть ли не половину Нового Завета, праведными людьми, а ими могут быть только христиане, являются те, “у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла”. Удивительно точные и обнадеживающие, на наш взгляд, слова, которые могли бы лечь в основу характеристики совершенного человека. Но это только слова. Cумело ли христианство за двухтысячную историю своего господства подготовить такого человека? Какая из церквей сплошь состоит именно из такого рода совершенств, обладающих повышенной чуткостью к добру и злу, справедливости и несправедливости, чести и бесчестью? Представим эти вопросы на суд самих читателей.
В том, как проявляются чувства у христиан, хотелось бы отметить их зависимость от веры, от церковных установок. Конечно, христиане – те же люди, и их может волновать многое, как любого человека. Тем не менее, церковь приучает верующих волноваться в рамках определенной системы ценностей. Классический христианин не будет взволнован, или по крайней мере не подаст вида, от событий, не связанных с жизнью церкви. Возникающие у него чисто человеческие чувства он должен обязательно соотнести с верой. Восторгаться природой у христиан не принято. Человеческими достижениями в области науки, искусства, спорта – также не принято. Все чувства, рождаемые телесной жизнью, считаются предосудительными. Видимая эмоциональность, не связанная с христианскими переживаниями, рассматривается как проявление языческих предрассудков. Но если какую-то замеченную прелесть можно приписать Богу, то христианин не преминет изобразить радость. Так что он реагирует эмоционально не на само явление, а на связь этого явления с Богом. Одно и то же явление у верующего может вызывать и положительное и отрицательное чувство. В первом случае – если явление, по мнению верующего, имеет божественную природу, и во втором – если таковая природа не наблюдается. Очень часто внешнее выражение чувств христианами носит искусственный характер. Они заставляют себя восторгаться тем, что их мало волнует по человеческой природе, и стараются заглушать положительные эмоции, вызываемые соприкосновением, к примеру, с чем-то действительно прекрасным. Создается впечатление, что христианин следит за своими чувствами. На самом деле у христиан со стажем вырабатывается устойчивая привычка проявлять чувства в зависимости от церковных установок. Христиан часто можно узнать по тому, что они смеются и плачут не по тем поводам, что люди, удаленные от веры. И еще одна характерная особенность внешнего поведения христиан: всплески эмоций они склонны проявлять только в своей среде. Среди атеистов и иноверцев они стараются выглядеть сдержанными. Христиане в целом не склонны к шуткам, смеху, играм, юмору. Они мало обращают внимания на аромат, на зелень, на цветы, на деревья. Оно и понятно: когда ждешь конца света, становится уже не до смеха. Для христианства более характерны слезы, стоны, вздыхания, темный цвет, полумрак, затхлый запах. В этом проявляется готовность членов церкви к погребению. Умирающий не стремится к полнокровной, радостной жизни. Воздух, вода, земля, солнце, вкусная и здоровая пища, умственные и физические упражнения для настоящего христианина – пустые звуки. Трудно сказать: христианство ли воспитывает некрофилов, или люди с некрофильской природой находят приют и убежище в христианстве? Жизнь по-христиански – это Иисус. А что это за жизнь, мы можем судить по его многочисленным иконным изображениям. По грустному, непроницаемому виду Спасителя не скажешь, что его жизнь была полнокровна, многогранна, способна на воспроизведение. Представления христиан о жизни раскрываются в часто повторяемых оборотах: “живоносный гроб”, “животворящий крест”, ”мощи, источающие лучи исцеления”.
Особенности эмоциональных реакций христиан – предмет серьезного психологического исследования. Мы здесь останавливаемся лишь на отдельных, наиболее бросающихся в глаза душевных порывах верующих. При всем их разнообразии они лишены той свободы, которой владеют люди, не скованные догматами веры. И потому набор чувств, проявляемых христианами, всегда более беден по сравнению с тем набором чувств, что есть в распоряжении мирян. Сказываются призвание к смирению и послушанию, а также многочисленные церковные запреты. Нам возразят, что данное заключение не имеет никакого отношения к христианству, мол, если внимательно читать Новый Завет, то в нем можно обнаружить другие лозунги: “Господь есть Дух, а где Дух Господень – там свобода”, или: “К свободе призваны вы, братья”. Но это всего лишь слова, ничего общего не имеющие с практикой церковной жизни. И поскольку Иисус, по апостолу Павлу, “свободный среди мертвых”, то церковь считает своим долгом воспитывать такие чувства у верующих, чтобы они не служили помехой для вхождения в его мертвецкую. Им не рекомендуется радоваться жизненным прелестям, а тем более – огорчаться по поводу каких-либо земных невзгод. Христиане, как правило, приучены избегать стрессовых ситуаций. Всякие общечеловеческие переживания, и отрицательные и положительные, резко сокращают шансы на овладение царством мертвых. Есть манящая перспектива, ее и надо держаться во что бы то ни стало. Стрессы возникают тогда, когда эта перспектива начинает по какой-либо причине исчезать. А исчезать она может под воздействием жизненных проблем. А потому-то по отношению к ним, или точнее, большинству из них, христиане руководствуются установкой “бойся, беги и прячься”, проявляемой на биологическом уровне многими животными. Но не следует думать, что христиане – бесчувственные люди. Просто у них проявляется другая направленность чувств. Доминирующим среди них является страх перед смертью, победить которую можно лишь полностью избавившись от земных переживаний, доведя свою веру до степени стопроцентной уверенности. За такую веру нужно постоянно бороться с собой, сосредоточить на этой борьбе все физические и душевные ресурсы. Вера вынуждает христианина не тратить себя попусту, а беречь для Иисусова царства. Хорошо, если она имеет прочные корни в подсознании, но когда к подсознательной вере подключается сознание, тогда верующего, прежде, чем он уравновесит появляющиеся в его психике противоположности, будут терзать муки . Такая вера, с одной стороны, стимулирует жизненные силы христианина, а с другой, раньше времени истощает их, поскольку создает протяженное плато изнуряющей тревожности по поводу ее слабости, непрочности, истинности. Таким образом свет, носителями которого являются христиане, светит за границы жизни и уходит во мглу неведения.
Эмоциональная жизнь напрямую связана с искусством. Что еще, как ни искусство, возвышает человека в этом мире? Об уровне развития тех или иных цивилизаций мы судим по тому, какими произведениями искусства была отмечена их жизнь. И современные государства, народы, в первую очередь, гордятся своими достижениями в области культуры и искусства. Небезоcновательно считается, что уровень развития искусств находится в зависимости от тех идеологий и политических линий, которых придерживались государства и народы. История знает периоды, когда в одних и тех же государствах смена идеологии приводила к упадку или расцвету в развитии искусств. Господствующая в государстве идеология может служить как развивающим, так и сдерживающим фактором творческой жизни населения. Конечно, не все так просто, что если плоха идеология, то плохо обстоят дела и с искусством, так же и, наоборот, что если хороша в государстве идеология, то ей в массовом порядке сопутствуют успехи в искусствах. Все далеко не так – гении иногда вырастают и на неблагоприятной почве, но зависимость, тем не менее, просматривается. Одиночки-гении могут появиться в любой стране, но только в странах с развитыми культурными и духовными традициями рождение неоспоримых по своей гениальности эстетических произведений наблюдается как закономерный процесс.
Как же свет Христов влиял и влияет на развитие искусства? У нас нет задачи дать исчерпывающую картину взаимоотношений христианства и искусства. Вполне осознаем, какой это неподъемный труд. Давайте только задумаемся над тем, было ли христианство ведущей силой и наиболее благоприятной творческой средой для развития мирового искусства? Такой вопрос выглядел бы некорректным, если бы не знать о претензиях христианства играть основополагающую роль во всех мировых процессах, включая и культурную жизнь. Должно ли человечество быть навечно благодарным христианству за мировые шедевры в изобразительном искусстве, музыке, литературе? Христианская ли святость была, если не единственным, то хотя бы одним из главных источников творчества великих художников Средневековья, Возрождения и последующих культурно-исторических эпох? Всегда ли церковь благоприятствовала созданию произведений, составляющих ныне золотой культурный фонд человечества? Однозначными ответами на эти вопросы не обойтись.
Любому школьнику известно, что такое Ренессанс. В эту эпоху, отмеченную бурным творческим подъемом, человечество начинает освобождаться от летаргии церковной мистики, проявляет жажду познать и понять мир, каков он есть в действительности, вновь обращается к жизнерадостному, оптимистическому искусству древности, проникнутому теплом и светом гуманизма. Подчеркнем, именно “гуманизма”, который в прямом и узком значении этого слова означал светскую образованность, светскую науку в их противопоставлении теизму. Зависимость первых от ученого богословия все более и более ослабевает. В массовом сознании европейского населения происходят изменения в сторону реалистического восприятия мира. Человечество как бы преодолевает длительную болезнь, отбросившую его в детство, возвращается к прежнему состоянию уже достигнутой зрелости, когда перед ним открываются такие научные истины, как вечность материи, безграничность вселенной, переход одного вида энергии в другой, единство живого и неживого. Восстанавливается Человек, восстанавливается Культура. Если говорить о Западной Европе, то такое отмечается в условиях кризиса папства. Не расцвет христианства, а его ослабление способствует созданию благоприятных условий для мощного всплеска духовности, материализовавшейся в достижениях различных областей общественной жизни. И в России экономический и культурный прогресс обозначился сразу же вслед за реформами Петра I, наиважнейшая из которых заключалась в отстранении церкви от государственной политики. Церковь теряет свой непререкаемый авторитет среди населения, и это обстоятельство становится одним из важнейших условий окончательной победы Возрождения. Человек освобождается от церковного засилья в мирских делах, к людям возвращается ощущение полноты жизни, вернее сказать, право пользоваться своей жизнью в соответствии с личными желаниями. Аскетизм, как ведущий принцип жизненной организации, уступает место другим идеалам, провозглашающим право человека на радость бытия. От осудительного отношения к своим же естественным чувствам человек переходит разумному осознанию их ценности и важности. По крайней мере, о чувствах стало можно говорить, их выражение( конечно, в приемлемых рамках) перестает быть в глазах общества преступлением. Можно сказать, что человек увидел, услышал, почувствовал самого себя, свою красоту. Нормальные человеческие чувства, заключенные в вековые церковные оковы, получили свободу и право на самовыражение. Искусство становится временем и пространством, в которых поселяется красота человеческого духа. Меняется роль личности художника, его социальное положение. Из зависимого от церкви ремесленника он становится равноправным свободным гражданином, имеющим право гордиться своим именем и, прежде всего, своими произведениями. В пробуждении человеческих чувств кроется загадка триумфальности искусства в эпоху Ренессанса. Это искусство заговорило языком живых чувств, а не мертвой церковной символики. Поражает щедрость, преизбыточность художественного творчества, хлынувшего как из рога изобилия. И художественный уровень этого творчества был исключительно высоким. Не умаляя тех достижений, что принадлежат средневековой эпохе, мы, когда говорим о работах великих мастеров Возрождения, невольно противопоставляем их как “тьму” и “свет”. При мысли о Возрождении обычно возникает ассоциация с преображением климата на земле, когда свежий, бодрящий ветер пронесся по странам, оздоровил жизнь людей, наполнил ее новым смыслом и содержанием. В сравнении со Средневековьем искусству Ренессанса свойственна высветленность всех его художественных образов . Она проявляется и в портретных лицах, и в поэзии, и в архитектурном облике городов, богато населенных статуями, в росписях стен дворцов и капелл, блестящих кавалькадах и празднествах, в театральных постановках и других формах художественной жизни. Даже, сами библейские и евангельские сюжеты приобретают в искусстве мастеров Возрождения просветленное содержание. Создается впечатление, будто Бог вторично создает свет и заново озаряет его лучами свои же собственные произведения. Но делает он это не то что без ведома церкви, но и при яростном ее сопротивлении.
Безусловно, Возрождение приходит не вдруг. И в средневековом искусстве – и в романском и в готическом – наряду с религиозно-трансцендентными началами весьма зримо присутствовали элементы, теснейшим образом связанные с повседневной, вполне реальной жизнью; элементы, подтачивавшие ортодоксию, подвергавшие сомнению авторитет церкви и исходившее от нее мировоззрение. Хотя священники и “управляли” искусством, они не всегда могли сдержать свободомыслия, развития интеллектуальной и художественной жизни. Западно-европейские ремесленники, при всей своей зависимости от церкви, далеко не всегда были безгласными и благоговейными исполнителями заказов и очень часто, даже украшая церковные здания, действовали на свой страх и риск. На капителях и у подножий колонн, на окнах, на рельефах стен и дверей средневековых соборов гнездятся и кентавры, и полуящеры-полуптицы, и всякого рода химеры. Они пришли сначала в романское искусство, а потом переселились и в готическое из языческих народных культов, из сказок и басен, из животного эпоса. Конечно, происходило это вопреки пониманию и желанию церкви. О недовольстве и недоумении церковников по поводу декоративных “излишеств” при сооружении зданий можно судить по восклицанию одного из епископов XII века. “Для чего же в монастырях, перед взорами читающих братьев эта смехотворная диковинность, эти странно-безобразные образы, эти образы безобразного? К чему тут грязные обезьяны? К чему дикие львы? К чему чудовищные кентавры? К чему полулюди? К чему пятнистые тигры? К чему воины, в поединке разящие? К чему охотники трубящие? Здесь под одной головой видишь много тел, там, наоборот, на одном теле – много голов. Здесь, глядишь, у четвероногого хвост змеи, там у рыбы – голова четвероногого. Здесь зверь – спереди конь, а сзади половина козы, там рогатое животное являет с тыла вид коня. Столь велика, в конце концов, столь удивительна повсюду пестрота самых различных образов, что люди предпочтут читать по мрамору, чем по книге, и целый день разглядывать их, поражаясь, а не размышлять о законе божьем, поучаясь”. Не будем называть имени автора данной тирады, чтобы излишне не утруждать память читателя. Возмущения искусством всегда было в избытке. А уж тем более, когда оно грозило отвлечением от “закона божьего”. Сегодня, начитавшись Юнга, мы знаем, как стойко держатся в психической жизни людей унаследованные ими от предыдущих поколений “архетипы” и как тщетно бороться с искусством, являющемся естественной отдушиной для этих “архетипов”.

Рейтинг:
0.0 / 0
Просмотры:
1742
Категории материала:
Религия
Источник:
http://vladimir-roslov.livejournal.com/102662.html

Комментарии к материалу (0)

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]